Отправлено: 21.01.11 14:25. Заголовок: Образование

Чему, как и где учились.

Скрытый текст

http://www.bartleby.com/219/1501.html http://education.stateuniversity.com/pages/478/France-HISTORY-BACKGROUND.html http://www.zum.de/whkmla/sp/0910/hersheys/hersheys2.html

 Отправлено: 21.01.11 14:31. Заголовок: Образование в Средни..

Образование в Средние века
Отрывок из книги Филиппа Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке»

Невозможно правильно понять особенности прежних школьных нравов, даже в самом конце Старого порядка, не имея понятия о том, что представляло собой образование в Средние века. Несомненно, гуманистические идеи Возрождения оказали большее влияние на программы и культуру получения и передачи знаний, чем Средние века. Однако жизнь школяра в стенах школы и вне ее очень долго, до начала XIX века, зависела от традиций, сформировавшихся в Средневековье. Традиции эти сформировались в мире, который современному человеку не так просто себе представить, поскольку медиевисты, довольно тщательно изучив корпоративную организацию университетов, развитие философских идей в университетском сообществе, не уделили никакого внимания условиям существования школы и школьной среде.

Чтобы сформулировать особенности средневековой школы, следует сначала выяснить историю ее происхождения, а потом попытаться понять, чем она стала в ходе истории, поскольку явление отчетливее характеризуется последовательностью других порожденных им явлений, нежели своими истоками. Мы приоткроем завесу над некоторыми сторонами жизни средневековой школы, что поможет нам в освещении нашего сюжета.

Истоки хорошо известны. Неоспоримо, что в Италии некоторые юридические и частные школы ведут происхождение непосредственно из римской древности. Известно также, что в Византии старая, античная система образования продолжала свое существование и развитие. Система эта, как показал Марру (известный фр. историк), сохранила свой светский характер даже в теократической христианизированной Византии. Продолжая эллинистическую традицию, образование делилось на уровни, соотносимые с нашим начальным, средним и высшим образованием. Однако в галло-римских областях учебные заведения и методика преподавания поздней империи исчезли. Мы не принимаем во внимание те труды латинских авторов, которые не были известны в Средние века, но впоследствии снова вошли в учебные программы, поскольку они не имели влияния на содержание образования. В этом срезе мы констатируем полный разрыв между средневековой и античной школами.

Средневековая школа вышла из необходимости подготовки к принятию духовного сана. Когда-то церковь доверяла светской школе эллинистического типа гуманитарное образование своих учеников. Это образование было необходимо для получения ими света божественного знания в условиях книжной, ученой религии, религии Писания и патристических комментариев, какой очень скоро стало христианство. Начиная с V века церковь, однако, уже не может прибегать к помощи этой традиционной системы, уходящей в прошлое вместе с античной культурой и деградирующей с упадком городского образа жизни, — античная школа принадлежала городу и не прижилась в деревне. Однако церковная служба все равно требует минимума знаний, одни можно назвать литературными — знание церковно-служебных текстов, другие научными — вычисление плавающих дат священных праздников, третьи художественными — церковное пение. Без этого невозможно было бы служить мессу и совершать таинства — и церковная жизнь заглохла бы. Возникла потребность в том, чтобы само духовенство, прежде всего епископы (иногда в таких странах, как Ирландия и Англия,— монастыри), обеспечило бы образование молодых клириков. В противоположность античной традиции это образование давалось непосредственно в самой церкви, и еще долгое время говорили: a juventute in ista ecclesia nutritus, — in gremio sancte matris ecclesie ab annis puerilibus enutritus (лат. О юности, в ней вскормленной, — в лоне святой матери церкви взращенных), где церковь понимается не только как сообщество, но и как место — церковный двор или придел.

Таким образом, церковное образование по своему характеру являлось профессиональным или специализированным. Господин Марру скажет: «Школа для певчих». В церкви изучали то, что было необходимо для службы и пения — Псалтырь, канонические молитвы, разумеется, на латыни, и, конечно, латынь рукописей, где содержались эти тексты. Также нужно добавить, что преподавание было устным и обращалось к памяти учащихся, как сегодня в школах Корана в мусульманских странах: кто присутствовал хоть раз на чтении стихов Корана в мечети, может легко представить урок в средневековой школе. Такой она была при своем зарождении в VI веке, такой же она оставалась до начала новой истории и даже позже. Ученики хором повторяли предложенную учителем фразу — до тех пор, пока не запоминали наизусть. Священники могли на память прочитать почти все молитвы, используемые во время службы. Так умение читать перестало быть обязательным инструментом обучения. Оно служило лишь в помощь памяти в том случае, когда забыт текст или допущена неточность. Чтение давало возможность «признать» то, что уже знали, а не открыть что-то новое, поэтому значение самого навыка чтения сильно уменьшилось.

Это специализированное образование давалось, главным образом, в кафедральных соборах под руководством епископов и для клириков подвластных им приходов. Вскоре преподавание перешло в руки их помощников, ставших впоследствии соперниками, — каноников капитула. Однако соборы позднего Средневековья предписывали настоятелям новых деревенских церквей самим заботиться об образовании преемников, то есть обучать их каноническому пению, Псалтыри и службам. Действительно, священники в тот или иной храм назначались в те времена не епископом, как сегодня, а господами, и сельский причт не обязательно обучался в соборной школе. Здесь просматриваются корни деревенской школы, неизвестной античному миру.

В той мере, в какой деревенская школа существовала во времена раннего Средневековья, она не поднималась выше элементарных знаний. Однако кафедральная школа в эпоху Каролингов претерпевает изменения и становится в конечном итоге зерном, из которого выросла западная система образования. Обучение Псалтыри и пению будет занимать не последнее место — черты «школы для певчих» сохраняются, и часто отвечающий за школу каноник капитула, «схоласт», одновременно является кантором. Между тем в программе появляются новые дисциплины — не что иное, как свободные искусства латинской культуры, наследницы культуры эллинистической, — вернувшиеся в Галлию из Италии, где их, по-видимому, никогда не забывали в частных школах, а также из Англии или Ирландии, где эта традиция сохранялась в монастырях. Отныне в средневековых школах обучение Псалтыри и пению будет дополнено изучением искусств, тривиума (грамматики, риторики, диалектики) и квадривиума (геометрии, арифметики, астрономии, музыки), а также, наконец, теологии, то есть Писания и канонического права. Случается также, что священника-преподавателя («схоласта») часто заменяют его подчиненные, один на начальном уровне (Псалтырь), представляя собой что-то вроде учителя начальных классов, другие — читая разные разделы искусств, теологии или права. Эта специализация еще не установилась повсеместно и наблюдается только в тех школах, которые достигли определенной известности, а потому привлекали учителей и учеников даже из дальних мест, как это было в Шартре или Париже. Скорее всего, большинство кафедральных школ долго существовали, имея всего двух-трех учителей, которые преподавали большую часть предметов, по крайней мере искусства. Но с XII века этих школ становится недостаточно. Капитулы вынуждены позволить всем остальным церквам иметь собственную школу. Им приходится допустить частное преподавание, и недовольство, с которым они шли на это, вызывает реакцию в виде возникновения направленной против них ассоциации учеников и учителей — университета. Мало-помалу в XII веке создается разветвленная сеть школ, некоторые из них перерастают позднее в университеты, другие остаются на более скромном уровне.

Последнее, что придало средневековой школе ее окончательный вид, — специализация в области теологии и права. Теологию перестали преподавать в одной школе с искусствами. Так появился принцип, на котором основывалась специализация образования вплоть до XIX века. С XIII века искусства, давшие в университетских городах название факультету, стали своего рода подготовительными курсами, дающими доступ к высшему образованию — теологии, праву каноническому и праву гражданскому (позже это назовут законоведением) и медицине. Университеты XIII века окончательно закрепят эту иерархию знаний. Обычно в университете было, как минимум, два факультета: факультет искусств и один или несколько факультетов более высокого уровня (в Париже — теология и каноническое право). Больше никогда уже университет не сводился к одному только факультету искусств. Искусства не были уже самодостаточны, а только готовили к следующему этапу образования. Влияние университетов нас интересует здесь прежде всего в той мере, в какой оно способствовало окончательному отделению искусств от теологии и права. Специализированное высшее образование было сконцентрировано в университетских городах, куда стекались выдающиеся преподаватели и ученики, привлеченные престижем университетов. Искусства же, избавленные от предметов-паразитов — теологии и права, — даже если и преподавались дипломированными университетскими мэтрами, не всегда были поглощены университетами. Школы искусств сохранились повсюду, даже если там, где они существовали, не возникли университеты, количество этих школ значительно увеличилось к концу Средних веков.
Итак, преподавание искусств в университетских стенах или вне их распространилось по всей стране, здесь под эгидой капитула, а там — епископа или аббата. Оно включало латынь (в том числе Псалтырь), но исключало теологию, оба вида права и медицину. Именно искусства интересуют нас в качестве предмета преподавания в XIII веке.

Если античную и средневековую школы разделяет большой промежуток, то переход от средневековой школы к современному способу обучения плавный и почти незаметный. Сравнение двух систем кажется поначалу чудовищным анахронизмом, однако следует признать, это на самом деле неизбежно. Читая тексты и документы, касающиеся средневекового преподавания, мы всегда поддаемся соблазну сравнить средневековые нравы с нашими, так как другого способа представить себе первые нет.

Прежде всего бросаются в глаза различия. Средневековая школа предназначалась только обладателям тонзуры — клирикам и монахам. В конце Средних веков она открывается и для мирян, с этого времени постепенно становясь доступной все более широким слоям населения. Однако вплоть до середины XVIII века она остается латинской. Когда же, наконец, она становится французской и учеников перестают наказывать за общение по-французски, латынь остается в центре учебных программ. Такое привилегированное положение латыни чаще всего объясняют классицистскими корнями нашей культуры. На деле они уходят ко временам еще более далеким, нежели эпоха торжества культа римской античности, — к тому средневековому периоду, когда латынь была языком клириков и их профессиональных школ. В течение долгих веков ее преподавали как живой язык, а не только как язык определенной культуры, необходимый священнослужителям, законникам и государственным людям. И только в начале XVIII века латынь стала преподаваться для общего образования. Долгим пребыванием латыни в школьных программах мы обязаны в основном средневековым корням нашей школьной традиции.

Вторым отличием является отсутствие начального образования. Начальное образование, как мы его понимаем сегодня, не относится ни к специальному, ни к общему образованию. В начальной школе учатся писать, читать, правильно говорить, то есть всему необходимому, чтобы не потеряться в жизни, независимо от профессии и социального положения. Однако в Средние века и в начале новой истории эти начальные знания и навыки не преподавались в школах, их приобретали дома и в процессе обучения ремеслу. Школа начиналась с изучения латыни и заканчивалась на том уровне знаний, который был необходим для той или иной профессиональной карьеры. Сельскому священнику было достаточно знать наизусть литургические тексты, будущему прокурору требовалось больше. Конечно, в средневековой школе преподавали элементарные знания латыни (Псалтырь, например; по ней учились читать), и несомненно, элементарная латынь стоит у истоков (начало XVII века) современной начальной школы, как мы это увидим далее. Но Псалтырь — всего лишь рудимент латинской школы, свойственной ей системы, С переносом Псалтыри во французскую систему «малых школ» изменился сам дух этого предмета — это стало уже нечто совершенно другое.
Третье отличие — отсутствие гуманитарного и естественнонаучного высшего образования. Конечно, были факультеты теологии, права и медицины, существующие и по сей день. Однако в средневековой Франции не было ничего похожего ни на высшие учебные заведения Древней Греции с естественнонаучными, риторическими и философскими классами, ни на гуманитарные и естественнонаучные факультеты, появившиеся в начале XIX века, в эпоху Наполеона. Наличие такого пробела кажется особенно странным, когда думаешь о большом значении философии в средневековой жизни. Открытие неизвестных трудов Аристотеля, великий томистский синтез должны были способствовать раздельному преподаванию свободных искусств и теологии. Действительно, мораль и метафизика заняли в программах столь значительное место, что часть свободных искусств была просто поглощена философией. Таким образом, существовавшая ранее диалектика тривиума исчезла, освободив место «логике», заменившей ее в школьной терминологии, логика же становится синонимом философии. Возник вопрос, будет ли философия сосуществовать с грамматикой, даже с элементарными формами грамматики, или она отделится от них, чтобы стать основой высшего образования? Во Франции и в Англии это происходило по-разному.

В Англии латинские школы, вошедшие в состав университетов, — то есть Оксфордский и Кембриджский колледжи, — отличались от других, неуниверситетских, латинских школ. Появилась традиция начинать изучение искусств в ближайшей латинской школе, наподобие существовавшей при соборе св. Павла в Лондоне,— в ней учились до четырнадцати лет. Такие школы, очень похожие на французские латинские школы, позже стали называть grammar school. Лишь по окончании к четырнадцати годам grammar school молодого человека посылали учиться в Оксфорд или Кембридж. Разнице возрастов соответствует и разница в программах. Философия и науки изучались лишь в стенах университетов — таков был, по крайней мере, принцип, так как никто не настаивал на строгом разграничении функций учебных заведений вплоть до XVIII века. В реальности границы были довольно размытыми. В университетских колледжах заново проходили предметы и авторов, изучаемых в grammar school, следуя принципу повторения, столь дорогому педагогике Средних веков, а в grammar school в XV—XVI веках, случалось, читали логику. Место многих предметов, как, например, риторики, остается долгое время спорным. Бринсли, вопреки тому, что она долгое время входила в программы grammar school, считал, что риторика уместнее в университетской программе. В начале XVII века дискуссии еще продолжаются, однако положение вещей закрепилось в соответствии со сложившимся обычаем — grammar school готовит к университету, а университет имеет монополию на философское образование, считавшееся необходимым дополнением к обычному образованию, и только потом уже начинается специализированное образование — правовое, теологическое и медицинское. Философский факультет становится фактически зародышем высшего гуманитарного образования в современном смысле этого слова. Кроме Англии, так развивалась образовательная система и в Германии.

Во Франции же, напротив, школы искусств, привязанные к университетам, ничем не отличались — ни программой, ни составом учащихся — от школ искусств других городов, где так и не образовалось университета. Конечно, в XIII веке в Париже святого Фомы все могло пойти по пути Оксфорда и Кембриджа. Парижские школы собирали со всей страны студентов, уже получивших знания в других школах. Уже в XII веке отмечается, что лучшие ученики, достигнув подросткового возраста, продолжают учиться в Шартре, Турне, Орлеане или Болонье. Однако и там, в знаменитых школах, все равно продолжают учиться начинающие — в противоположность тому, что происходит в Оксфорде и Кембридже. Традиции принимать только школяров, уже получивших какое-то образование, не сложилось. Может быть, причина в Париже — в большом приросте местного населения, более многочисленного, чем в небольших английских городках. Разница велика, так что французские школы должны были принимать и всех желающих из других областей, как сегодня наши университеты, и местных, как наши сегодняшние лицеи и коллежи. Во всяком случае, в таких школах философия не отделена от грамматики и ее начатков, вследствие чего школьные программы в университетских городах не отличаются от программ городов без университета, если, конечно, речь шла о городах достаточно крупных.

Последствия такого уклада заметны и сегодня. Философия остается в программе грамматических школ, и когда начиная с XIV века система образования разбивается на уровни, когда допускается разделение предметов в зависимости от их сложности и от возраста учащихся, философию относят к концу латинского цикла. Ее изучают в двух последних классах в качестве логики и физики, это соответствует современному классу философии. Логика н физика XVI века соответствуют одновременно университетским колледжам Англии и нашим современным гуманитарным и естественнонаучным факультетам. Сохранение в сегодняшней Франции деления на две части экзамена на степень бакалавра объясняется тем, что философия так и не отделилась от искусств. В Англии же нет второго экзамена, так как в grammar school не преподавали философию, то есть логику и физику.

<...>

Мы попытались как-то определить положение средневековой школы, отталкиваясь как от ее начал, так и от того, чем она стала. Теперь, когда мы познакомились с ней поближе, мы попробуем выделить несколько основных черт, интересных для нашего исследования отношений между возрастами: отсутствие дифференциации программ, одновременное преподавание предметов разного уровня, смешение возрастов и школярские свободы.

Отсутствие дифференциации

Не существовало представления об образовании, разделенном на несколько уровней, соответствующих трудности предметов, от простого к сложному. Наиболее удивительный пример полного отсутствия такой дифференциации дает нам грамматика. Начиная с XV века грамматика относится к элементарным предметам, и чем далее, тем элементарнее она становится. В античности же, напротив, грамматика является наукой, и наукой сложной, соответствующей сегодняшней филологии. Средние века унаследовали от античности эту концепцию грамматики, одной из составляющих тривиума, и даже старшие студенты относились к ней достаточно серьезно. Так, Иоанн Солсберийский в XII веке посещает уроки грамматики в возрасте между семнадцатью и двадцатью годами. На них читались и перечитывались Commentarium grarnmaticorum libri XVII Присциана, латинского грамматика V века. В 1215 году устав Парижского университета предписывает школам искусств изучение книг Присциана в течение по меньшей мере двух лет. Позже Присциана заменит Doctrinale puerorum Александра де Вильдье (XIII век), состоящее из 12 глав: склонения, исключения из правил, степени сравнения, артикли или определители рода, претериты и супины, глаголы-исключения, четыре глагольные формы, переходные, непереходные и взаимные конструкции, долгие и краткие гласные, ударение, синтаксис. «Доктринал» будет общим учебником грамматики вплоть до конца XV века, когда во Франции его заменит Деспотер, не менее сложный, но демонстрирующий — впервые — педагогический подход, а не просто сумму научных знаний.

Эту научную грамматику изучали сразу после чтения Псалтыри или даже одновременно с ней дети примерно десяти лет. Естественно, учение начиналось не с Присциана или «Доктринала». Первой книгой был Донат, то есть De octo partibus orationis Доната, грамматика IV века. Эту книгу называли еще Donatus minor, чтобы отличить от других книг Доната, или Ars minor, и это наталкивает на мысль, что речь идет об элементарном образовании, входившем, однако, в состав искусств. Позже «Донат» станет синонимом базовых знаний: если выучил Доната, то уже не пропадешь. Некоторые частные учителя получили право преподавать Доната, но только его одного.

Во многих рукописях Донат дополняется цитатами из Присциана, которого можно считать автором для старших студентов. В начале XI века англосаксонский автор Эльфрик пишет диалог на латыни, предназначенный начинающим школярам на уровне Доната; он дополняет его Excerptiones de Prisciano minore vel majore, получается нечто вроде дайджеста или антологии Доната и Присциана. С другой стороны, в 1393 году книгу Доната находят среди описания вещей ограбленного болонского студента, она соседствует там с «Доктриналом» и трактатами Боэция по диалектике, музыке и квадривиуму, — как если бы сегодня мы обнаружили в сумке студента философского класса среди прочих учебник грамматики французского языка. Значит, грамматика являлась одновременно и наукой, и начальным знанием, она занимала в одинаковой степени и пятнадцати-двадцатилетнего клирика, и десятилетнего послушника. Это была та же грамматика и те же авторы поздней империи.

Другой пример отсутствия разделения на уровни — школьный цикл Иоанна Солсберийского. Он родился примерно в 1137 году. Приехал в Париж в четырнадцать лет. К этому возрасту он получает первое образование: Псалтырь, Донат, начатки свободных искусств. Он прибывает в Париж, чтобы пополнить свои знания у знаменитых учителей. Они, как и в XIII веке, могли специализироваться на той или иной составляющей свободных искусств: один учитель мог преподавать грамматику, другой — риторику, третий — диалектику или логику, еще кто-то квадривиум, но правилом такое разделение не являлось. Чаще один и тот же человек преподавал все искусства, более подробно останавливаясь на любимом предмете. Так, в XVI веке Одой де Турне, у которого было 200 учеников, преподавал все искусства, несмотря на то, что «praecipue tamen in diaSectica eminebat» (лат. Преимущественно, однако, блистал в диалектике). И в XII—XIII веках в Париже и университетских городах у учителей специализация все еще столь же относительна. Итак, по прибытии в Париж наш школяр первым делом обращается не к преподавателю грамматики. Он ходит на уроки диалектики, то есть изучает Боэция и Порфирия и их комментарии к «Органону» Аристотеля. Он проводит там два года, и когда после длительной отлучки возвращается в Париж, то находит у того же учителя прежних товарищей, занимающихся все теми же диалектическими упражнениями, бесполезными в его глазах, но представляющими достаточный интерес, чтобы долгое время удерживать внимание учащихся. В XIII веке люди часто задерживаются на изучении того или иного предмета из разряда свободных искусств. Тем временем диалектика нисколько не отвращает внимания Иоанна от грамматики, он не намерен ее пропускать, хотя и начал учебу в Париже с диалектики. В течение трех лет он возвращается к грамматике еще несколько раз — ему уже почти двадцать. Чем не пример двойственного положения грамматики — одновременно и науки, и элементарного знания. В двадцать лет Иоанн не расстается с жизнью школяра. Он записывается на занятия к учителю, где снова проходит тот же цикл ob eo cuncta relegi (лат. С того же, чтобы изучать снова), с добавлением квадривиума, которого он еще не касался, то есть наук (et inaudita quaedam ad quadrivium pertinentia). Затем он принимается за риторику, уже им изученную (relegi quoque rhetoricam) и заканчивает учебу логикой, где вновь встречается с «Органоном». После он сам начинает преподавать искусства, зарабатывая этим на жизнь, и вернется к школярству лишь на высшем факультете, изучая теологию. Пока в течение долгих лет Иоанн Солсберийский изучает искусства, он не следует никакому учебному плану и в его занятиях нельзя установить никакой последовательности: диалектика, грамматика, повторение тривиума, квадривиум, риторика, логика. Порядок мог быть и иным. Традиции — что в какой последовательности должно следовать — не существовало. Каждый учитель составлял программу так, как считал нужным, и преподавал в одно время предметы, которые, по общему мнению, стояли на одной ступени по степени трудности и важности.

Однако «Реформа 1366 года Парижского университета» кардиналов Сен-Марка и Сен-Мартена намечает кое-какие пути дифференциации по уровням — такая тенденция чужда реформе Робера де Куркона 1215 года. Этот текст дает программу университетских экзаменов. Прежде всего, чтобы сдать determinatio — в будущем экзамен на степень бакалавра — требуется: 1) грамматика, sint in grammatica edocti, et Doctrinale et Graecismum audtverint (лат. Были бы грамматике обучены... Доктринал и греческий знали бы), 2) логика, veterem artem totam (лат. Старым всем искусствам), или же «Органон», а также «О душе» Аристотеля. Чтобы далее сдать на licencia docendi — физика и научные трактаты Аристотеля, de generatione et corruptione, de caelo et mundo, parva naturalia (лат. О возникновении, о небе и мире, малые в природе). Для степени магистра искусств — «Этика» и «Метеорология» того же Аристотеля. В этой схеме угадываются элементы дифференциации: грамматика и логика, занимающие вместе больше всего места в программах классов искусств, квадривиум и философия морали. Однако это деление остается неточным, так как оставляет в одной плоскости грамматику и логику; здесь, скорее, речь идет о классификации, соответствующей более упорядоченному, нежели ранее, школьному процессу, лучшей организации экзаменов, имеющей целью установить для лиценциатов и получающих степень магистра предметы, которые не требуется сдавать, чтобы получить звание бакалавра. Впрочем, такое распределение предметов между тремя видами экзаменов диктуется не степенью трудности — «Органон» и «О душе» нисколько не легче «Физики» или «Этики», — и не последовательностью, в которой их преподают, поскольку время получения степени бакалавра, лиценциата или магистра сближается, и все три экзамена к началу новой истории фактически сливаются, становясь формальными этапами одного и того же испытания.


Источник: http://community.livejournal.com/ru_middle_ages/71833.html<\/u><\/a>

 Отправлено: 21.01.11 14:33. Заголовок: О теологическом обра..

О теологическом образовании во Франции

Чтобы стать дипломированным богословом, претендент должен был, прежде всего, поступить в один из университетских коллежей и, пройдя стандартное обучение в течение 4-7 лет, получить степень магистра изящных искусств (maitre es-arts), причем два последних года отводились на изучение философии и не были обязательными. Как правило, Аристотеля штудировали те, кто собирался впоследствии посвятить себя религии, юриспруденции и т.п. По окончании этого этапа, школяры могли сдать выпускной экзамен по всему курсу обучения, аналогичный современному российскому экзамену на аттестат зрелости или бакалавриату во Франции. "Могли" - потому как данное испытание проходили исключительно по желанию, однако без него было затруднительно попасть в высшую школу.
Далее начиналось обучение в на факультете теологии. Во Франции своей богословской школой славился знаменитый Парижский Университет, в частности коллеж, названный по имени своего основателя, Робера де Сорбонна.
Студент проходил обучение в течение трех лет, после чего поочередно сдавал экзамены по философии и теологии (examen theologicum), каждый из которых длился в течение четырех часов. Среди экзаменаторов числились четыре доктора теологии. Если один из докторов высказывался против испытуемого, последний имел право снова сдать экзамен, на сей раз публичный, а если сразу два голоса были против него, то более он не мог продолжать обучние. Если кандидату сопутствовала удача в этом нелегком деле, то его допускали к написанию диссертации (tentative), после защиты которого он становился бакалавром (bachelier). Сама процедура защиты проходила в присутствии председателя комиссии, четырех лиценциатов и двух бакалавров.
Став бакалавром, он получал право в течение двух лет обучаться на звание лиценциата (licencier), в течение которых ему приходилось, помимо прочего, принимать участие в ученых диспутах, а также присутствовал на защитах прочих соискателей. Занятия начинались со 2-го января. После экзаменационных испытаний преподаватели составляли списки лиценциатов в соответствии с их успеваемостью и представляли наиболее отличившихся студентов к получению докторской степени (защищать еще одну диссертацию уже не было необходимости).
Здесь следует отметить, что лиценциат не являлся степенью, а бакалавры подразделялись на две категории: бакалавров первого порядка (bacheliers du premier ordre), которые были лиценциатами, и бакалавров второго порядка (bacheliers du second ordre), которые не прошли курс двухлетнего обучения.
Существовал и иной способ получения научной степени, практиковавшийся среди тех, кому заранее были выхлопотаны церковные бенефиции (как правило, это касалось тех, кто собирался занять епископскую кафедру). Они сдавали examen theologicum, но не писали диссертацию на степень бакалавра и не учились на лиценциатов. Вместо этого соискатели принимали сан и писали докторскую диссертацию.
После получения степени новоиспеченные доктора богословия получали звание hospes et socius, становясь членами Сорбонны, получая право свободного пользования ее библиотечными фондами и участия в управлении.

* В средневековых университетах существовало четыре факультета: изящных искусств, права, медицины и богословия. "Среднее образование" курировалось первым из перечисленных факультетов. В Париже он изначально разделялся на четыре департамента (Nations), в соответствии с национальным составом учащихся: Французский, Нормандский, Пикардийский и Немецкий, которые, в свою очередь, подразделялись на коллежи.

 Отправлено: 10.01.15 00:15. Заголовок: Цитируется по книге ..

С Дюмании:

Цитируется по книге Филиппа Арьеса "Ребенок и семейная жизнь при старом порядке". - Екатеринбург, Издательство Уральского университета, 1999, - 418 с. А также по некоторым другим источникам.

Учебный год после реформы Парижского университета, проведенной Генрихом IV, делился на два неравных семестра: со дня Святого Реми (2 октября) до Пасхи и с Пасхи до середины июня. Летние каникулы длились 3 с половиной месяца, кроме того школяры не учились по праздничным дням. Существовало два начала учебного года. Перевод в следующий класс осуществлялся или на Пасху, или в день Святого Реми.

Святой Реми (Ремигий Реймсский) - епископ Реймсский, апостол франков. Считается, что именно он обратил в христианскую веру салических франков, крестив 25 декабря 498 года первого короля из династии Меровингов Хлодвига I с тремя тысячами его воинов и приближенных.

В середине XVI в. школяр мог проучиться в классе (само слово "класс" в современном понимании зафиксировано с 1519 г.) всего полгода или перескочить через класс, если его знания это позволяли. Со временем такая практика уйдет в прошлое, и в XVII в. дети будут проводить в каждом классе год, а то и оставаться на несколько лет. Всего классов было семь. Три грамматических - седьмой и шестой подготовительные (в них обучали чтению и письму, так как ученики не всегда приходили с начальными знаниями) и пятый. Судя по мемуарам того времени, в грамматических классах преподавал один и тот же регент (наставник), как правило, - студент какого-либо из высших факультетов университета (медицинского, правового или философского). Занимались ученики всех трех классов в одном зале. С четвертого класса школяры меняли регента и из грамматистов становились гуманитариями (мне встречалось еще слово артисты - от artibus - искусства). В третьем классе изучалась риторика, а учеников называли риторами. И, наконец, два последних года обучения были посвящены философии - логике, физике, богословию. Иногда (как в случае Декарта) философию изучали три года.

Есть и другое деление: 5 класс соответствует первому грамматическому, 4 - второму грамматическому, третий, судя по всему, - третьему грамматическому, 2 - гуманитарному, а первый - риторическому. И лишь затем изучается философия: логика и физика.

Если классы с 5 по 1 можно сравнить со средней школой, то программа по философии часто соответствовала высшим курсам университета. Большинство дворян заканчивали свое образование на риторике.

После риторического класса обычно сдавались экзамены на степень магистра искусств. Без нее в Средневековье нельзя было поступить в университет, своего рода - аттестат зрелости. Еще два или три года философии, экзамены на степень бакалавра (позднее они исчезнут), диссертация (не всем удавалось написать ее с первого раза) - и наш школяр уже бакалавр, например, богословия. Впрочем, если я правильно поняла, не всегда обучение завершалось присвоением степени. Затем можно было поступить в университет для получения степени лиценциата (давала право преподавать) и доктора.

Любопытно, что в Наваррском коллеже не было второго класса - вместо него было два первых: первый и последний первый.

Наваррский коллеж - самое знаменитое учебное заведение средневекового Парижского университета. Основан в 1304 г. супругой Филиппа Красивого Жанной Наваррской. Основным предметом была теология. Коллеж готовил будущих клириков. Школяры обязаны были носить сутану и выбривать тонзуру. Обучение делилось на три ступени: гуманитарии, логики и богословы. Духовник короля назначал главного магистра коллежа и получателей стипендии. Гуманитарии получали 4 су в неделю, логики - 6, а теологи - 8. Не знаю к какому периоду относятся эти цифры, но пишут, что на пропитание хватало. В XVI-XVII вв. школяров уже будут кормить завтраком и обедом в общей столовой. Первоначально условием зачисления была бедность. Однако постепенно "Наварра" из интерната для бедных превратится в элитную школу для детей знати. Впрочем, стипендиаты тоже останутся, но о них ниже.

Во сколько лет поступали в коллеж?

Средний возраст учеников шестого класса (седьмой был необязательным) - 8 с половиной лет. Однако встречались и переростки - 10-14 лет и вундеркинды - 5-6 лет (Конде в восемь лет учился уже в четвертом классе). Таким образом, эти мальчики, опережавшие своих сверстников на два-три года, в 11-12 лет заканчивали основное обучение, а в 13-14 изучали, к примеру, древнееврейский и халдейский (аккадский) языки или санскрит. Затем юноши могли продолжить образование в университете или окончить военную Академию. Академии появляются в Париже в середине XVI в. Там изучали верховую езду, математику (ее почти не преподавали в университетах), фортификацию, живопись, игру на лютне и танцы, а также европейские языки.

Классы были очень большими. Так в 1618-1619 учебном году в 5 классе (первом грамматическом) коллежа в Шалоне обучались 165 человек. Из них: восьмилетних - 9 мальчиков, девятилетних - 11, десятилетних - 28, одиннадцатилетних - 26, двенадцатилетних - 29, тринадцатилетних - 21, четырнадцатилетних - 26, пятнадцатилетних - 12, шестнадцатилетних - 5, и даже трое молодых людей 17 и 18 лет. Интересно, как регент справлялся со всей этой разношерстной и разновозрастной толпой "первоклашек"? В четвертом классе учеников уже 114, в третьем - 70, во втором - 23 и в первом (выпускном) - 18. Таким образом, до риторического класса доучивалось, примерно, 10% поступивших.

Дисциплина

Дисциплинарную систему, складывавшуюся с XV в., определяли три основные черты: постоянные контроль и надзор, доносительство, возведенное в принцип управления, и широкое применение телесных наказаний.

Из уложения грамматической школы Наваррского коллежа: "Никто из младших учеников не должен выходить за пределы коллежа один. При необходимости (когда лекция или проповедь читаются вне стен учебного заведения), если оба учителя (у регента иногда был помощник) не могут его сопровождать, они должны определить ему в качестве проводника надежного товарища, чье поведение безупречно. Сопровождающих следует часто менять, чтобы не допустить какого-либо постыдного сговора между сопровождающим и подопечным".

Жерсон "Указание для парижских детей Церкви": "Один из учителей всегда должен находиться рядом с учениками и смотреть за ними дома и на улице, везде, куда ученику нужно пойти". В иезуитском коллеже Флеш школяров сопровождали даже в уборную. Классный надзиратель стоял снаружи и ждал пока ученики не выйдут.

Но, надо заметить, что на практике такой постоянный контроль в переполненных классах, где большая часть учеников была экстернами, то есть живущими вне коллежа, не представлялся возможным. На класс, как правило, приходился один регент и он не мог уследить за всеми. Поэтому ученикам грамматических классов вменялось донести о поведении товарища, если тот говорит по-французски, а не на латыни, лжет, ругается, недостойно или нескромно себя ведет, опаздывает, пропускает молитвы, болтает во время службы. Если учащийся знал о проступке своего приятеля и не доносил - наказывали обоих.

С XVI в. обязанность следить за товарищами вменяется лишь нескольким ученикам, которых регент выбирал себе в помощники. Их называли custos (надзирателями) или asinus (ослами). Скрытый текст


Если я вдруг неправильно перевела, поправьте меня, пожалуйста.



В конце недели надзиратели подавали списки нарушителей учителю, который выносил приговор и осуществлял наказание. Надзирателей меняли ежемесячно. Школяры, естественно, бунтовали и не желали становиться доносчиками, однако их мнение никого не заботило. Кордье писал: "Хотя гордецы и невежды находят должность наблюдателя низкой и недостойной, вам следует верить, что эта миссия - долг чести и святая обязанность".

Наказания

В качестве наказаний использовались карцер, лишение еды и гораздо чаще - розги, которые называли дисциплинарным наказанием. Если столетие назад дисциплинарное наказание применялось только к младшим школярам и к неимущим, а с остальных взимали денежные штрафы, то XVI век уравнял учеников риторического класса с грамматистами - пороли теперь всех за любую провинность. Впрочем, унижения можно было избежать - оставить коллеж. Кроме того, были и исключительные случаи - отличника Шарля Перро не секли ни разу за все годы обучения. Вообще, за XVII век страсти по розгам улягутся. Сохранят публичные наказания только иезуиты. Возможно, поэтому де Вард говорит Раулю: "Вы напоминаете иезуита с розгой..."

Экстерны и интерны, стипендиаты и золотая молодежь

Экстернами, о которых уже упоминалось выше, как правило, называли школяров проживавших вне коллежа, не пансионеров. У иезуитов, правда, таких учеников именовали - auditores, то есть слушателями, а слово "экстерны" относилось к школярам, не принадлежащим к Обществу Иисуса.

Экстернов можно разделить на несколько групп:

1. Ученики, жившие дома. Если пансионеров повсюду сопровождали учителя или надзиратели, то эти мальчики ходили в коллеж в сопровождении слуги, а чаще наставника - им мог быть домашний учитель, обучавший ребенка до поступления в коллеж, или молочный брат - сын кормилицы, или просто старший товарищ, которому доверяли родители ученика. Этот юноша тоже зачислялся в коллеж и, соответственно, получал возможность учиться, попутно следя, чтобы его подопечный не шалил. В стенах коллежа наставником называли также регента.

2. Ученики, жившие в частном пансионе (педагогии), не относившемся к коллежу. За их поведением, а также за тем, чтобы они делали домашнее задание следил хозяин пансиона. Его жена или служанка стирала им и готовила еду.

3. Ученики победнее, снимавшие какой-нибудь угол в городе, так как это было дешевле, чем оплачивать пансион в коллеже. Такие школяры ходили на занятия сами.

Все экстерны платили за обучение.

Вторая категория школяров - интерны, проживавшие в зданиях, принадлежавших коллежу.

Среди них были стипендиаты из бедных семей, не платившие за обучение, проживание и питание, то есть те, для кого коллежи изначально и создавались. Но эта группа была немногочисленна. В коллежах иезуитов (а также, возможно в Наваррском коллеже, судя по английской Википедии) стипендиатов можно было узнать по сутане. Прочие ученики не носили облачение.

Другие интерны платили за обучение и пансион. Кордье пишет, что существовали три типа проживания в коллеже: жилец, домашний ученик и личный пансионер или пансионер стола учителя. Пансионеры были самой привилегированной группой школяров. Это дети обеспеченных родителей, которые желали, чтобы их чадо находилось под опекой учителей. Они были на содержании у принципала - главы коллежа. Нередко такие ученики привозили с собой наставников и слуг. Даже если эти дети учились в родном городе, принципал не желал, чтобы они слишком часто отпрашивались домой.

У иезуитов и ораторианцев (общество основано в 1558 году) был пансион другого типа - ближе к современному интернату. Ученики не жили у учителя. Они находились на содержании самого коллежа и подчинялись уложениям, регулировавшим расписание занятий, распорядок дня, перемещения, а также обязанности, общие для всех школяров: как для интернов, так и для экстернов. Учиться в этих коллежах было очень престижно. Дети высокого происхождения не жили там в общих комнатах, для них были отдельные квартиры.

Жильцы - снимали в коллеже комнаты на несколько человек, сами покупали себе еду, и принципал не нес за них ответственности, как за своих пансионеров.

Домашние ученики - жили дома у своего регента. Бывало, что скаредный учитель прикарманивал деньги, которые платили ему родители школяров и объедал своих подопечных.

Число интернов всегда было небольшим. Основная масса учеников жила вне коллежа. Регент и префект города имели право инспектировать частные пансионы и квартиры, которые снимали экстерны.

Некоторые интересные факты

Теологию в Парижском университете (а Наваррский коллеж относился к теологическому факультету) преподавали представители двух орденов: доминиканцы и францисканцы (к последним принадлежат также капуцины).

В диалогах Кордье учителя обращаются к младшим ученикам по имени, а не по фамилии. Например, Стефанио, а не господин де N. Честно говоря, я подобного не ожидала. Не знаю, насколько это отражает реальную ситуацию. Но, в принципе, в "Диалогах" Кордье описывал свой коллеж. Интересно, а как тогда обращались друг к другу сами школяры? Тоже по именам, или все же по фамилиям, а то и по титулам? Учителей называли также не по фамилии, а по имени с прибавлением ученой степени. Например, магистр Филипп.

Далеко не все окончившие полную программу обучения становились клириками или поступали в университет, многие выбирали карьеру военного, хотя для этого вовсе не обязательно было тратить еще два, а то и три года в коллеже (да еще писать диссертацию). Можно было уйти и после риторического класса, но родители, имея возможность, стремились дать своему чаду полное образование.

Расписание занятий (на примере коллежа Монтегю)

Коллеж Монтегю упоминается у Гюго в "Соборе Парижской Богоматери" и у Рабле в "Гаргантюа и Пантагрюэле". Основан Яном Стандонком, воспитанником францисканцев. Коллеж славился жесточайшей дисциплиной.

Подъем назначен в четвертом часу. Первый урок идет до шестичасовой службы. По удару колокола ученики спускаются в учебный зал. Входит регент. Надзиратели отмечают отсутствующих и выявляют нарушителей. С шести до восьми - служба. С восьми до десяти - большой утренний урок, в одиннадцать - завтрак в столовой (в одних коллежах экстерны приносили еду с собой, в других - их кормили вместе с интернами). Примерно в три часа - большой полуденный урок, длившийся примерно до шести часов. Перерывы между уроками использовались для самостоятельной подготовки. С 10 до 11 часов утра (то есть сразу после большого утреннего урока и до завтрака), а также в пять часов вечера были занятия по стихосложению и диспуты. Диспуты бывали на заданную тему и на свободную. Они чем-то напоминали современные семинарские занятия. Во время диспутов учитель проверял, как ученики усвоили материал. Утренний и полуденный уроки представляли собой лекции. Впрочем, во время таких занятий школяры не только слушали регента, но и работали сами: например, переводили тексты. Подобное расписание действовало во всех коллежах того времени.

Из уставов коллежей: некоторые правила

Запрещается:
- пить в кабаках
- посещать непристойные места (к ним часто относили залы для игры в мяч или в кегли, однако со временем отношение к физическому воспитанию поменялось в лучшую сторону)
- играть в шумные игры
- петь
- начинать потасовки
- приводить женщин (также не следует слишком часто приводить посторонних гостей)
- выходить без уважительной причины во время урока или молитвы
- опаздывать на занятия (также не следует опаздывать к завтраку и к обеду, хотя голодным бы не оставили)
- пропускать занятия без уважительной причины
- портить имущество коллежа
- кидать солому или овес в туалетные отверстия :)))
- говорить по-французски (в диалогах Кордье один из учеников рассказывает, что у него дома даже слуги понимают латынь; по-французски говорили только с женщинами).

Предписывается:
- жить в дружбе и согласии, уважать правила общинного быта
- уважать учителей
- избегать издевательств над соучениками
- опрятно одеваться.

Школярский бунт, бессмысленный и беспощадный (с)

А также другие малоприятные стороны школьной жизни.

Школяры носили оружие. Даже самые маленькие, те кто поступал в коллеж в пять лет (!). И шпага была не просто украшением, модной деталью костюма. Эти детки уже умели за себя постоять. Оружие предписывалось сдавать при входе в коллеж под расписку. После занятий его возвращали. Очевидно, что интерны, которые большую часть времени проводили в стенах учебного заведения, видели свои шпаги реже. Я также сомневаюсь, что их носили стипендиаты, ходившие в монашеском облачении. А вот экстерны гуляли по городу вооруженными. Л'Эстуаль пишет, что на масленицу 1588 года школяры коллежей Парижского университета со шпагами в руках устроили бесчинства на Сен-Жерменской ярмарке. Пришлось послать за полицией.

Из дисциплинарного уложения Бургундского коллежа (1680 г.): "Запрещается иметь при себе шпагу и другое оружие в жилых комнатах. Те, у кого оно есть, обязаны сдавать его принципалу, который будет хранить его в специальном месте". Однако и такие запреты умудрялись обходить. В коллеже ораторианцев в Труа один из учеников угрожал учителю шпагой. Регентам и префектам часто приходилось противостоять вооруженным восстаниям молодежи. В XVI-XVII в. волнения были часты и жестоки. Случались они, например, во время карнавалов.

В 1646 году в иезуитском коллеже Флеш школьное начальство запретило выбирать шутовского короля. А кроме того, высекло несколько старших учеников. Это стало последней каплей: начался форменный бунт. Школяры избивали учителей. Экстерны поддержали своих товарищей-интернов. Когда одного из буянов заперли, экстерны вооружились и осадили коллеж, перекрыв все входы и выходы, чтобы их приятеля не увезли и не предали в руки правосудия. Чем-то мне это напоминает мушкетеров у Пале-Кардиналь, ожидающих гасконца, которому Ришелье назначил аудиенцию. У них, вероятно, был опыт проведения таких акций еще с юности. Утром школяры ворвались в коллеж и сорвали занятия, угрожая взять в заложники кого-нибудь из учителей, если им не выдадут товарища. "Смутьяны, вооруженные шпагами, палками и бичами" - так их описывает хроника. Отцы-иезуиты пригрозили восставшим огнестрельным оружием. Однако кто-то из бунтовщиков бросился на стволы. В результате был ранен учитель, кинувшийся его оттаскивать.

Вот так люди "развлекались". Судя по документам, бунтовали старшие ученики основной программы обучения: риторы (последний класс), логики (предпоследний) и "третьеклашки". Получается, возраст бунтовщиков, в среднем, был от 11 до 20 лет. Они уходили с уроков без разрешения, срывали занятия, забаррикадировав двери, портили школьное имущество, нападали на прохожих с оружием или палили из пистолетов.

Дуэльная лихорадка не миновала и школяров. 1591 году некто Груе (наставник маршала Бассомпьера) убил Ламотта, своего соученика. Хронисты отмечают, что школяры часто дрались прямо возле коллежа, метали камни. Упоминается побоище между философами и гуманитариями (два года разницы в возрасте), участники которого были заключены под стражу. Школяры гибли на дуэлях, нередко не успев даже исповедоваться. С учениками, начиная с пятого класса (первый грамматический, 7-12 лет), проводили беседы о недопустимости поединков. Так как малый возраст не гарантировал защиту от насилия. Дуэли запрещали под страхом самых строгих наказаний.

Горожанам XVI - начала XVII вв. эта разнузданная орава, скорее, напоминала бандитов, а не благочестивых клириков. Школяры ленились на занятиях, болтали, пока учитель надрывал горло. Подкупали своих товарищей, чтобы те откликались за них на перекличках, а сами прогуливали. Иногда проносили вино в коллеж и устраивали попойки. Некоторые тайком посещали кабаки и публичные дома. Хотя содержатели подобных заведений, не имели права принимать у себя учеников. Стипендиатов, которых заставали с женщиной, исключали. С мужчиной - тоже. К великому сожалению, мужеложество в коллежах встречалось. Как со стороны учителей, так и со стороны учеников, что явствует из мемуаров. Поэтому иезуиты, борясь с этим пороком, и ввели такой строгий контроль среди своих интернов.

Для школяров также вводился "комендантский час", после восьми (иногда девяти) часов вечера интернам запрещалось покидать коллеж, а экстернам свои дома. Но к концу XVII в. нравы станут поспокойнее, и эта мера уйдет в прошлое.

Отсюда