Отправлено: 29.06.14 09:28. Заголовок: Цепи Гименея и отчаянье Гестии: социокультурные, религиозные и юридические звенья французского брака

Начну издалека, поскольку фундамент существующих отношений между полами закладывался в стародавние времена (X-XIII века) и закрепился надолго. Легко заметить, что основные, средневековые черты и представления о семье и браке оставались неизменными вплоть до наступления Нового времени.

М.А. Буланакова «Ментальные стереотипы и образ знатной женщины в период утверждения церковного брака в средневековой Франции»

«Наиболее широкое влияние в феодальной среде церковный брак стал играть с середины XII в. Утверждение христианской идеологии в сфере брачных отношений базировалось, с одной стороны, на признании того, что институт брака существует для подчинения женщины мужчине, а мужчина наделен законными правами на обладание женщиной, и с другой стороны - на представлении о том, что брак является необходимым условием социального порядка. Брак, как элемент существующей феодальной системы, был призван способствовать ее консолидации, укреплению порядка взаимных обязательств, призван обеспечивать длительное существование социальных структур. По замечанию Ж.Дюби, брак содействовал стабильности власти и собственности.

Отношение знати к браку в этот период определялось практическими целями продолжения рода, укрепления материальных позиций, повышения престижа и безопасности линьяжа. Брак рассматривался как средство политической стратегии родового объединения в системе феодальных связей. С точки зрения духовенства, брак как социальный институт способствовал регламентации отношений между полами в соответствии с принципами христианской морали, укреплявшей традицию подавления сексуальности, глубокого размежевания чувства сексуальной удовлетворенности в браке и чувства любви между супругами.

Высокие требования и ожидания в сфере брачной политики со стороны феодальной знати, жесткие моральные стереотипы, насаждаемые церковной пропагандой, а также связанное с этим противостояние идеальной модели брачного союза и реальных жизненных условий, в которых существовала супружеская пара, способствовали подъему психологической напряженности в рамках церковного брака.

Дисбаланс в отношениях между полами официальная идеология пыталась разрешить путем закрепления за женщиной и мужчиной определенных социальных ролей, а также путем формирования ценностных стереотипов в восприятии полами друг друга.

Понимание роли женщины было неоднозначным: с одной стороны, в контексте общекультурных ценностей, она являлась носителем отрицательных качеств, представляя негативный полюс ценностной иерархии христианского мира, сочетая в себе источник бедствий для мужчины и прибежище дьявольских сил, с другой стороны женщина, находясь в зависимости от мужчины, являлась его помощницей, выполняла функцию матери или же сохраняла себя для служения Богу, оставаясь девственницей.

Скрытый текст

Негативный образ женщины, сотканный из низменных желаний, уродливых черт характера, противоречивости и порочности женской натуры, был создан средневековьем в сответствии с традицией жесткой субординации между мужчиной и женщиной. В Своде Грациана женщина трактовалась как существо низшее и зависимое от мужчины. Поскольку она не была создана по образу Бога, то, следовательно, не была способна действовать самостоятельно, не обладала властным авторитетом и правоспособностью как мужчина. Сотворенный по образу и подобию Бога, он изначально обладал гарантиями более высокого статуса и превосходства над женским началом. Женщина же, напротив, оставалась незащищенной, ее положение в обществе определялось исключительно посредством ограничений и запретов. Социальная активность женщины ограничивалась властью мужчины, которому она была обязана служить по установлениям канонического права. Женщина "не может учить, выступать свидетелем в суде и гарантом в сделках, она не имеет права заседать в суде..." Преломление канонических стереотипов сквозь призму жизненных реалий привело к складыванию нарицательного женского образа, сдобренного характерными для времени эпитетами "буря в доме", "ненасытное животное", "препятствие к исполнению обязанностей" . Моральные и бытовые характеристики женщин, представленные в нарративной традиции XII-XIII вв.: городской повести, сборниках коротких рассказов, предназначенных для включения в проповедь и др., построены на перечислении женских пороков, их осуждении и осмеянии. Лживая женушка из новеллино Мазуччо о "волшебных штанах", необузданно упрямая молодая жена из фаблио о "стриженом" луге, распутная монашенка из сборника проповедей Жака де Витри и многие другие образы вполне адекватно отражают общекультурные представления о женщине. В условиях социокультурной дискриминации более широкие социальные перспективы имела женщина знатного происхождения, что обеспечивалось господствующим положением землевладельческой и военной аристократии. На примерах жизнеописаний знатных женщин Алиеноры Аквитанской (1122-1204), св.Иды (1040-1113), Адели Шартрской (1061-1137), Марии Вентадорнской (ум.1222) можно обнаружить те социальные реалии, в которых проявлялись наиболее заметные изменения в статусе женщины. Эти героини исторических хроник, житийной литературы, провансальской поэзии трубадуров разрушают официальные представления о допустимой социальной активности женщины в феодальном обществе. Ж.Дюби в статье "Матрона и незамужняя женщина" выделяет наиболее типичные черты статуса знатной дамы: происхождение, нравственность, красота, равный брак. Ведущее место среди этих качеств занимает "титул рода". Власть и богатство, основные атрибуты дворянства, гарантировали женщине этого круга почтительное отношение со стороны общества и возможность активно влиять на окружающих. Однако не каждая знатная женщина могла подобно Алиеноре Аквитанской участвовать в крестовом походе, управлять королевством на правах регента и опекуна, возглавлять восстание против собственного мужа, устраивать браки детей. Полнота привилегий женщины зависела от той ступеньки феодальной иерархии, которую занимал ее муж, отец или сын. Авторитет мужчины, авторитет рода являлись той благотворной средой, в которой формировалась социокультурная автономия женщины. Значимой характеристикой женского образа является представление о целомудрии замужней женщины и ее детородной функции. Наличие мужского потомства возвышает женщину,очищают ее природу. Заслуги сыновей Иды Готфрида Бульонского и Балдуина во многом способствовали закреплению репутации святой за женщиной, которая не была ни ревностным аскетом, ни фанатичным сторонником бедности, которая являлась действительно счастливой женой и матерью. Функция деторождения и воспитания потомства составляла престиж женщины, являлась гарантией ее высокого статуса не только в семье, но и в обществе, а также была реальной возможностью возвышения женщины в системе социальных связей. Одновременно с этим, Плодовитость , освященная Богом и востребованная феодальными родами, служила оправданием женской сексуальности. Критика и разоблачения дьявольской сущности женского тела составляла сердцевину антифеминистской пропаганды средневековья. В связи с этим, в ходе утверждения церковной модели брака проводились попытки размежевания представлений о женской сексуальности как источнике зла и женском теле как источнике деторождения. В Своде канонического права при характеристике брака и сексуальных отношений на один уровень по значимости Грациан помещает понятия: Верность, Плодовитость, Таинство. Это три ствола или три основания хорошего брака. Брак, построенный на этих принципах, достоин прощения в День Страшного Суда. В Своде Грациана устанавливаются основные принципы сексуальной жизни: воздержание и бесстрастность. "В супружеском сексе одобряется воздержанность и вызывает отвращение супружеская измена противоестественное совокупление или же избыток страсти..." Такое представление о браке закономерно приводило к противоречиям и двойственности в семейном положении женщины. Ее подчиненность мужу земному, плотскому рассматривалась лишь как элемент ее подчинения мужу небесному, духовному. Бог представлялся как собственник души и тела женщины, а муж являлся арендатором ее тела, как указал Ж.Дюби, феодальным арендатором. Бог был единственным объектом духовной привязанности женщины в браке. При этом чувство любви женщины признавалось лишь в качестве сублимированного переживания в сфере духовного, спиритуального. Для плотского же брака было допустимо лишь чувство почтительной привязанности и удовольствия, но не любви. Достойным внимания и поощрения был путь куртуазной игры. Куртуазия выступала действенным регулятором внебрачных отношений и компенсировала противоречивость чувственного и духовного в рамках церковного брака. Более того, куртуазные отношения, признанные в феодальной среде, включали отдельные ценности церковного брака. В трактате " О любви" Андрея Капеллана, широко известном сочинении второй половины XII в., подобные вкрапления проявляются более чем наглядно. Сама логика составления трактата от восхваления любви к Прекрасной Даме до осуждения пороков женщин служит доказательством представлений о ролевой взаимодополняемости куртуазии и супружеских отношений. В "Правилах Любви", по замечанию В.А.Блонина, отражены предписания, которые "в какой-то мере характерны и для брачных норм". Несомненно, что при сопоставлении ценностей супружеских и куртуазных отношений в официальной идеологии средневекового общества преимущество отдается церковному браку, поскольку куртуазия является лишь продолжением или восполнением брачных отношений.

 Отправлено: 29.06.14 09:31. Заголовок: Эмиль Мань Повседнев..

Эмиль Мань Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII
V. Обычаи и нравы частной жизни

"Давайте попробуем с помощью документов понять, как организовывалось и велось хозяйство во времена Людовика XIII. К бракам в ту эпоху подходили весьма серьезно: тут учитывались взаимные интересы двух семей, а сердечные дела молодых отходили на второй план. Если, кроме родительских планов и намерений, существовала еще и взаимная симпатия юноши и девушки, будущему семейному очагу можно было пообещать полное процветание в мире и согласии, но специально никто чувствами будущих супругов не занимался. Как с одной стороны, так и с другой, власть всемогущих родителей, озабоченных объединением двух денежных мешков и абсолютно безразличных к моральной, этической стороне своих решений, проявлялась в безграничном равнодушии к тем, чьи руки и сердца предстояло связать навсегда. Иногда случалось так, что жених и невеста встречались впервые накануне свадьбы. Женитьба Великого Конде на Клер-Клеманс де Майе-Брезе, племяннице кардинала Ришелье, – самый яркий пример из тех, что могут подтвердить наши утверждения.

Однако случалось и так: некий юноша, пренебрегая родительской властью, подписывал – и заверял у нотариуса! – обещание жениться на девице, в которую в этот момент он был страстно влюблен. Горе ему! Если он не мог сдержать слово и выполнить обещанное (а в большинстве случаев такие обещания оказывались невыполнимыми), он попадал в руки правосудия, начинался грандиозный скандал, и его вынуждали либо жениться на уже забытой к тому времени возлюбленной, либо выплатить немалую денежную компенсацию за моральный ущерб, который он ей причинил. А если страсть не затухала и если единственным выходом для осуществления мечты и реализации союза любящих сердец становилось похищение невесты, ситуация осложнялась еще больше и дело принимало совсем крутой оборот. Похищение человека считалось таким серьезным преступлением, что и наказание за него предусматривалось весьма серьезное – арест и тюремное заключение. Подобные мятежи против избытка насилия со стороны родителей, подобные всплески страсти, когда отвергнутая эпохой любовь брала реванш, случались в занимающий нас период времени довольно часто. Но все-таки куда чаще, почти всегда, молодые люди слепо повиновались родительской воле, соглашались на союз, который им навязывали, не учитывая их собственных желаний, и подписывали в нотариальной конторе брачный контракт.

В XVII столетии свадьбы без заключенного предварительно брачного контракта просто представить себе невозможно. Не было такого, и все тут. Поскольку тогда не существовало ничего аналогичного нынешней регистрации актов гражданского состояния, подобные контракты, причастность Шатле к заключению которых просматривается весьма и весьма нередко, с точки зрения закона значили не меньше, чем церемония венчания с точки зрения религии. Вот почему самому нищему грузчику, как и самому богатому принцу, никак не удавалось избежать расходов, связанных с составлением этого документа. В основе своей текст его оставался для обоих случаев совершенно одинаковым: что принцу, что нищему диктовалось главное, да, впрочем, и единственное в те времена правило супружеской жизни – только приобретенное будущими супругами совместно имущество будет составлять их общую собственность. Статьи, окружавшие этот главный пункт, могли варьироваться в зависимости от ситуации или семейных амбиций: стороны, вступающие в брак, по собственному выбору устанавливали, в каком порядке располагать титулы, а главным образом – какими связями пренебрегать, а какие, напротив того, выставлять напоказ.
Действительно, в те времена существовал обычай привлекать в качестве свидетелей при подписании брачного контракта самых знатных особ, каких только могли найти в своем окружении: у них просили разрешения упомянуть их имена в документе, удостоить новобрачных чести поставить там свои подписи. Потому-то, как можно заметить, изучая материалы того времени, на брачных контрактах всем известных придворных проставлялись росчерки короля, королевы, принцев и принцесс крови, а, скажем, на аналогичных документах уважаемых слуг – росчерки их господ и друзей этих господ.

Из заповедей можно извлечь следующие указания: муж должен внушать жене страх; жена должна любить своего мужа, проявляя терпение, и доказывать всеми возможными способами, что она ему послушна. В словах, намеренно нами выделенных курсивом, сформулированы вечные нарекания супруги в адрес супруга, продиктованные не чем иным, как старинным матримониальным законодательством. В браках, заключенных по расчету, только выгоды ради, редко царила гармония, они почти никогда не бывали счастливыми. Избавившись от давления родительского авторитета, молодая женщина, вышедшая замуж, попадала в еще худшую зависимость, ее лишали всех прав, зато награждали множеством обязанностей, у нее не было никаких средств защиты от всемогущего господина, который при малейшей попытке мятежа имел право по королевскому указу (а раздобыть его было совсем не сложно) без суда и следствия заточить ее в монастырь. И если даже она попробовала бы искать способа завоевать сердце супруга, все равно ничего бы не вышло: любовь в те далекие времена считалась чувством, отношения к семейной жизни не имеющим.
Жена в ту эпоху не располагала никакими средствами защиты от унизительной зависимости и злоупотреблений властью со стороны супруга. Вдобавок ко всему, в тех случаях, когда особенно везучей женщине удавалось добиться – после бесконечно тянувшегося процесса – решения гражданского суда о разделе имущества, если ее муж пустил по ветру приданое, или о раздельном проживании супругов, если он по отношению к ней постоянно проявлял жестокость и это было подтверждено надежными свидетельствами, для официального развода требовалось еще и доказать представителям религиозной юрисдикции, перед церковным судом, именовавшимся «Конгрессом» (Congres) во время тягостного, отвратительного по сути и частично на публике происходящего испытания свою неспособность к деторождению. Многочисленные решения и приговоры, вынесенные Шатле и Парламентом, говорят о том, что женщины часто прибегали к двум первым способам мщения, причем почти всегда выигрывали дело, доходившее до суда. Обращая внимание на то, как редко выносились церковным судом решения о разрыве супружеской связи, можно сделать вывод: обиженные жены если и решались на третий способ, то крайне осторожно, осмотрительно, проявляя высочайшую сдержанность.

В те времена женщина, неудачно вышедшая замуж, знала, что семейные узы выкованы из хорошо закаленной стали и что разбить их (а называла она эти семейные узы в своем воображении не иначе как «своими кандалами») – задача куда как трудная. Но она вовсе не теряла надежды освободиться от них, не применяя насилия, но обращаясь к совести домашнего тирана, который держал ее в кабале, а кроме того, к властителям, способным изменить отжившие, устаревшие законы и обычаи. Ну и, следуя примеру своих сестер по несчастью прошлых эпох, которые не считали для себя возможным безропотно сносить гнет сильного пола (среди других – доблестной Кристины Пизанской), они в период царствования Людовика XIII продолжали активную – устную и письменную – пропаганду, от которой ожидали в качестве результата не меньше, как эмансипации. Вся вдохновленная этими чаяниями литература – книги, брошюры, сатиры, стихи, выходившие в свет между 1610 и 1643 гг. и в достаточно яркой и энергичной форме описывавшие зависимую ситуацию слабого пола, подвергавшегося двойной тирании – со стороны отца и со стороны супруга, – вся эта литература была полна протестов и требований: пусть женщинам предоставят свободу выбора спутника жизни в соответствии с их сердечными порывами; пусть их уравняют в правах и обязанностях с мужчинами; пусть наконец – и за это ратовали особенно – обязательное материнство станет материнством добровольным, сознательным."

 Отправлено: 29.06.14 09:34. Заголовок: Ливанцев К. Е. ИСТОР..

Ливанцев К. Е.
ИСТОРИЯ СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
§ 5. Право в период XVI - XVIII вв.

Семейное право.

Брак и семья во Франции регулировались в основном каноническим правом. В XVI—XVII вв. королевская власть, стремясь усилить государственное воздействие на брачно-семейные отношения, серией ордонансов отступила от церковных норм, относящихся к заключению брака. Сам брак, хотя по-прежнему фиксировался лишь в церковных книгах, стал рассматриваться не только как религиозное таинство, но и как акт гражданского состояния. Было пересмотрено старое каноническое правило, согласно которому при вступлении в брак не требовалось согласие родителей. Отныне дети, нарушившие волю родителей, могли быть лишены наследства. Кроме того, в XVII в. родители получили право обращаться в Парижский парламент с жалобой на действия кюре, заключившего брак без их согласия. В связи с нерасторжимостью брака по каноническому праву парламент не мог признать его недействительным, но объявлял заключенным незаконно. В результате брак не порождал юридических последствий.
Личные отношения супругов (главенство мужа, безусловное подчинение ему жены, совместное проживание и т.п.) также определялись каноническим правом, но положение детей в семье и имущественные отношения супругов были различными в северной и южной частях страны. В стране обычного права родительская власть рассматривались как своеобразная опека и сохранялась в основном до совершеннолетия детей. Здесь также длительное время действовал режим общности имущества супругов, которым распоряжался муж. На юге под влиянием римского права утвердилась сильная отцовская власть над детьми, но существовал раздельный режим имущества мужа и жены.

В период позднего средневековья под влиянием норм римского права сократилась имущественная правосубъектность жены. На юге все сделки, заключённые ею без согласия мужа, признавались ничтожными. Напротив, на севере режим общности имущества перестал был обязательным, и за супругами закрепилась большая свобода решать свои имущественные взаимоотношения по обоюдному согласию. Повсеместно во Франции к этому времени усиливается родительская (прежде всего отцовская) власть над детьми, которые, как и в римском праве, не могли совершать юридические акты без согласия родителей. Отец получил право просить у королевской администрации заключения в тюрьму непокорных детей.

 Отправлено: 01.07.14 09:08. Заголовок: David Hunt «The Psyc..

David Hunt «The Psychology of Family Life in Early Modern France» | Дэвид Хант «Психология семейной жизни во Франции Нового времени» - источник доступен для чтения в оригинале на ресурсе www.questia.com

Выдержка из главы 3 «Характерные черты семьи 17-го столетия»

Социологи и историки сходятся во мнении о том, что институт семьи создавался и существовал исходя из политических, финансовых и общественных предпосылок, а вовсе не благодаря индивидуальному выбору пары или психологической мотивации желающих вступить в брак, как это происходит в наше время. Иными словами, главными факторами в создании ячейки общества были социоэкономические. Для того, чтобы выйти замуж, женщине требовалось прежде всего наличие приданого, мужчина, в свою очередь, должен был быть экономически независим и предоставить жене дом и финансовое обеспечение. Подобные требования сформировали уникальную демографическую ситуацию в Западной Европе Нового времени, характеризующуюся высоким числом клириков и монахинь, а также достаточно высокий возрастной порог вступления в брак среди мирян. Брак заключался скорее между семьями «молодых» нежели между женихом и невестой и первым шагом к его созданию было не предложение руки и сердца, а тщательно продуманный сторонами торг, результатом которого неизменно было составление и подписание брачного договора. Браки, основанные на взаимном финансовом интересе семей пары, всячески поощрялись обществом, заключенные же исключительно «по любви» - осуждались.

До 1550-х гг не существовало жестких юридических требований по отношению к процедуре заключения брака. Помолвки заключались на основании обмена «намерениями» (paroles de future), а договор скреплялся взаимным согласием сторон (paroles de present) Сама церемония могла происходить как в присутствии свидетелей, так и без них. Первой ласточкой, стал королевский эдикт 1556 года, в котором было сказано, что отныне дети не могут вступить в брак без согласия на то родителей, а если таковые случаи будут иметь место, то нарушившие королевский запрет будут лишаться наследства. Также под страхом наказания запрещалось оказывать подобным парам любую помощь. Возраст, в котором было разрешено вступать в брак, определялся как 30 лет для мужчин и 25 – для женщин.

В 1563 году Тридентский собор внес в церковное законодательство поправки, касающиеся церемонии заключения брака. До сего времени священники играли роль скорее пассивных свидетелей, нежели активных участников церемонии. Отныне же от них требовалось, чтобы в церкви трижды были оглашены возможные препятствия к вступлению в брак, надзор за обязательным присутствие свидетелей на церемонии и также – ведение регистров, или учетных записей о проведенных венчаниях. Интересно, что материалы Тридентского собора 1563 года не были опубликованы или оглашены во Франции сразу же: только в 1579 году они были включены в ордонанс Блуа и с тех пор было законодательно закреплено требование об оглашении намерения вступить в брак, а также присутствие свидетелей в церкви. Более того, благодаря этим поправкам было расширено понятие «похищения»: теперь таковым преступлением считался также и брак, заключенный без согласия родителей. Подобное преступление каралось смертью, а браки, заключенные без согласия родителей, автоматически аннулировались.

На протяжении 17-го столетия этот закон расширялся и детализировался. Так, в 1629 году Кодекс Мишо* (Code Michau) ввел понятие «соучастия» для официальных лиц и предупреждал судей и прокуроров о том, что в случае, если последние будут пренебрегать своими обязанностями в предотвращении заключения незаконных браков, то сами попадут на скамью подсудимых. Капитаны и губернаторы провинций, в свою очередь, в подобных случаях рисковали утратой своих должностей.

*«Кодекс Мишо» — первый опыт кодификации законов во Франции. Он представлял собой систематизированное собрание правил и установлений, принятых в разное время Генеральными штатами и ассамблеями нотаблей, включая последнюю ассамблею 1626—1627 годов.


О наказаниях читайте здесь

 Отправлено: 04.11.14 15:28. Заголовок: КТО, НА КОМ И ПОЧЕМ ..

КТО, НА КОМ И ПОЧЕМ – заинтересованные лица узнают много интересного о брачных контрактах, размерах приданого, и о том, из каких слоев общества выбирали себе невест представители разных сословий и социальных групп. Исследование, избранные главы которого будут даны в сокращении, основано на анализе нотариальных актов XVI века.

УВАРОВ П.Ю. "Франция XVI века: Опыт реконструкции по нотариальным актам", 1990.

§1. БРАЧНЫЕ КОНТРАКТЫ.
Брачные контракты традиционно считаются привилегированными источниками для социальной истории. Помимо указания на то, с кем заключают браки представители той или иной социальной группы, брачные контракты содержат не менее ценную информацию, оговаривая размеры приданого, “вдовьей доли” (douaire), права на получение части имущества до раздела (preciput), размеры совместного имущества (communauté). На суммах, упомянутых в брачных контрактах, во многом основана иерархия чиновников, выстраиваемая Бернаром Килье. Это – исключительно информативный источник, дающий представление о том, в какой правовой традиции действуют семьи (разные кутюмы предполагали разные модели брачного договора), об уровне социальных связей (упоминания родственников и друзей, улаживающих свои отношения с молодоженами путем подарков), о властных отношениях ( часто в качестве свидетеля приглашался сеньор, патрон или иной уважаемый человек). Конечно, брачные контракты могут так или иначе искажать реальное положение дел, например, завышать размеры приданого, чтобы создать завышенное представление о своей кредитоспособности контракта (соотношение “вдовьей доли и “утреннего дара” жениха, оговоренный порядок наследования и др.

Судейские и чиновники

Если адвокаты или советники парламента имели больше шансов видеть своего сына в университете, чем дворяне, купцы или крестьяне, то женились они уж никак не чаще других. Но получается, что чаще. Во всяком случае, они гораздо чаще других групп регистрировали свои брачные контракты в Шатле. Почему это происходило, трудно сказать. Пока единственное, что приходит на ум — большая, чем у других законопослушность, или, скорее, лучшее знание законов. Дворяне, как женихи, так и невесты чаще других групп указывают суммы приданого и даров новобрачным. Типовой величиной может служить сумма в шесть тысяч ливров. По сравнению с другими группами дворяне достаточно редко женятся на вдовах, в основном, дворяне и дворянки вступают в брак с ровней. Эту группу с известной натяжкой можно назвать эндогамной. Среди прочих брачных партий дворян встречаются придворные, военные, владельцы судебных должностей, сеньоры. По сравнению с тем, как дворяне фигурировали в университетских дарениях, в брачных контрактах они чувствуют себя словно бы увереннее и никаких сомнений в их социальном лидерстве не возникает. Группа сеньоров демонстрирует совсем иное брачное поведение. Они женятся на ком угодно, только не на невестах из своей группы. Среди брачных пар — семьи дворян, адвокатов, мелких клерков, провинциальных купцов, королевских секретарей. Разброс немногочисленных сведений о приданных весьма велик — от 600 ливров до 12 тысяч ливров. Таким образом, брачное поведение сеньоров подтверждает то, о чем мы догадывались уже и раньше – в реальности такой социальной группы не существовало. Группа “офисье”, владельцев должностей, в отличие от сеньоров, склонна к эндогамии. Так, женихи вступают в брак с дочерями и вдовами владельцев должностей в Париже , а не провинциальных офисье и дворян. Размеры упоминаемых сумм приданого не на много отличаются от “дворянских” параметров и составляет в среднем четыре тысячи ливров. Специфичным является упоминание должности в качестве свадебного подарка. Так, в 1551 г. ординарный королевский докладчик Андре Гийар, сеньор д’Исль и Мари Роберте заключают брачный контракт, по которому мать невесты, вдова Жана Роберте, шевалье и секретаря финансов, обещает дать будущему супругу своей дочери 18 тыс. ливров наличными и 800 ливров ренты. Со своей стороны, отец жениха, советник Королевского совета (Conseil privé) Андре Гийар передает (“резигнирует”) свою должность сыну в качестве свадебного дара молодым, отмечая, что сын ничего ему за это не должен. Родственники невест из числа офисье также производят впечатление весьма однородной, и престижной группы. Любопытно, что женихи из числа офисье на дочках адвокатов не женились. Это вполне объяснимо. Адвокаты, как мы уже поняли, были весьма активной, но не слишком однородной группой. Среди них были профессиональные, “вечные” адвокаты и “стажеры”, проходившие адвокатуру перед стартом к королевским судебным должностям. С последними и заключали браки дочери офисье: среди избранников был, например, адвокат Франсуа Брисоннэ, один из отпрысков уже известной нам прославленной фамилии чиновников и людей церкви. Упомянутое в этом акте приданое весьма солидно — 8 тысяч ливров456. Что касается дочерей адвокатов, то они, по определению, могли принадлежать лишь к семьям “вечных” адвокатов, навсегда застрявших на этом поприще, и не представляли собой выгодных партий для амбициозных офисье. Анализ группы брачных контрактов, составленных адвокатами, подтверждает гипотезу о них, как о “женихах на вырост”. И эта группа оказывается мало расположенной заключать браки с дочерьми или вдовами своих коллег. Лишь один адвокат Парламента женился на дочери адвоката Шатле. Но в отличие от сеньоров, эта группа демонстрирует некоторые общие черты брачного выбора. По-видимому, “классической моделью” можно считать брак адвоката и дочери прокурора, с придаными от 2 до 8 тысяч ливров. Сюда же можно отнести браки с дочерьми нотариуса и парламентского грефье (секретаря). Таким образом обеспечивалась социальная мобильность прокурорских семей: если не их зятья, то хотя бы внуки имели неплохие шансы занять искомые должности. Удачным можно назвать брак одного из адвокатов с богатой вдовой парижского гренетье (чиновника соляного ведомства) с приданым в 10 тысяч ливров. Адвокаты порой женились на вдовах парижских буржуа и парижских медиков (соответственно в трех и двух случаях). Эти сведения о матримониальных обычаях парижских адвокатах хорошо иллюстрируют биографию Николя Версориса, парижского адвоката, чьим “дневником” мне доводилось заниматься. Первой его женой была Дениз Базанье, дочь прокурора Шатле (причем одна из двоюродных сестер Версориса, дочь прокурора Парламента, в свою очередь вышла замуж за адвоката Шатле из рода Базанье), а второй — вдова университетского медика.

Исключением выглядит брак адвоката Большого королевского совета с вдовой королевского типографа. Несмотря на пышный титул первого мужа, женитьба на вдове ремесленника для адвоката Парламента, да и адвоката Шатле была бы скандальным мезальянсом. Для нас этот брак важен в качестве косвенного свидетельства приниженности Большого королевского совета как судебной курии. Персонал Большого совета не имел постоянной резиденции, следуя за двором, да и объем компетенции этой курии был крайне ограничен. Помимо уже упоминавшихся адвокатских невест из мира судейских, следует отметить и двух дочерей сеньоров, одна из которых упоминает крупную ренту в 200 ливров. Кстати, и среди адвокатов многие именовались экюйе и большинство были сеньорами. Отметим также, что в 11 случаях речь шла о браках с вдовами (как мы помним, в предыдущих группах упоминаний о вдовах было существенно меньше). Дочери и вдовы адвокатов регистрировали брачные контракты в Шатле значительно реже. Среди их женихов – адвокат и прокуроры Шатле, парижский буржуа, мелкие финансовые чиновники. В этой группе невест в двух случаях из семи речь шла о вдовах адвокатов, а еще в четырех о дочерях покойных адвокатов. Рассчитывать на блестящую партию дочерям адвокатов не приходилось. Наиболее удачным может, считаться брак вдовы адвоката с мажордомом графини Валентинуа, то есть со слугой всемогущей в ту пору Дианы де Пуатье.

Группа прокуроров как Парламента, так и Шатле демонстрирует зеркальное отражение брачной стратегии адвокатов. На сей раз прокуроры в значительно реже выступают в качестве женихов, чем в роли родственников невесты. Прокуроры женятся по большей части на вдовах буржуа и прокуроров, мелких провинциальных чиновников. Характерно, что о первом муже невесты одного из прокуроров Шатле известно, что он был парижским буржуа и владел лавками во дворце Правосудия, точнее арендовал их у короля. Брачный выбор, таким образом, не выходит за рамки одной среды. Другой прокурор Шатле вступил в брак с вдовой адвоката из Санса ( с относительно крупным приданым в 1200 ливров). Чаще в актах прокуроров упоминаются приданные от 300 до 700 ливров. В целом среди женихов- прокуроров не наблюдается ни стремления вступить в брак с представительницами более престижной группы (гипергамии), ни явных мезальянсов. Можно говорить о некоей однородной скромности их брачных контрактов. Невесты, чьими родственниками были прокуроры, ведут себя иначе. Прежде всего, велик разброс значений упоминаемых ими сумм приданого, есть упоминания о 5 и даже о 8 тысячах ливров и о скромных приданых в 200–300 ливров. В последнем случае речь идет о браках со стряпчими (“практиками”) и с парижскими буржуа. Но, как мы уже поняли, чаще всего женихами дочерей и вдов прокуроров выступали адвокаты. И только в двух случаях прокуроры Парламента. Одна из прокурорш вышла замуж за постельничего (sommelier) королевы. Но о невесте известно, что она уже к тому времени овдовела дважды и оба раза была замужем за прокурорами Парламента. Схожим образом подбирались брачные партнеры для невест из семей прокуроров Шатле — пять адвокатов и два прокурора. Среди женихов есть и парижский торговец, но также и еще один королевский постельничий. Этот жених Жанны де Витри, вдовы прокурора Шатле титуловался пышнее, чем жених вдовы парламентского прокурора: “Диметрий Пайелаго, экюйе, ординарный постельничий короля, хлебодар, капитан и консьерж Отеля и парка в Турнеле”. Прокуроры и прокурорши Шатле в качестве женихов и невест несколько отличаются от того, что мы о них узнали по дарениям студентам. Тогда мы констатировали, что прокуроры Шатле были заметно беднее и “приниженнее”, чем прокуроры Парламента. В данном случае столь резкой грани проследить не удается. Прокурорши и особенно прокуроры Шатле во многом близки к своим парламентским коллегам. Вспоминается сразу Портос и прокурорша мадам Кокнар, но реальная жизнь оказывалась куда интереснее литературы. Об удивительных матримониальных приключениях вдовы одного из скромных прокуроров Шатле мы расскажем в последней главе. Это достаточно цельная группа, с медианой приданных где-то порядка 400 ливров. Разве что у их дочерей и вдов несколько больше было женихов из числа парижских торговцев.

Парижские стряпчие были достаточно большой группой среди составителей брачных контрактов. Опыт анализа университетских дарений показал нам, что они были людьми не слишком уважаемыми, и во многом уступали прокурорам Шатле. Многие из стряпчих обучались у прокуроров, и, вероятно, пределом их мечтаний было проникновение в ряды прокурорской коллегии. Мы еще не сталкивались со столь сильным дисбалансом в соотношении стряпчих-женихов и невест из семей стряпчих . Стряпчих, вероятно, также можно рассматривать как группу “женихов на вырост”, но от адвокатов их отличало очень многое, и, прежде всего, уровень брачных притязаний. Стряпчие гораздо чаще, прочих судейских, роднились с буржуазной средой. Стряпчие–женихи заключают контракты с дочерьми и вдовами пяти парижских буржуа и еще двух парижских торговцев, не упомянувших об этом “титуле”. Один из стряпчих женился на вдове столяра из предместья Сен-Марсель, другой на дочери крестьянина из Иври, селения неподалеку от Парижа. Как мы помним, и в случае с университетскими дарениями, именно на уровне “стряпчих” среди упомянутых родственников начали преобладать купцы и ремесленники. Некоторым из стряпчих все же удавалось породниться с судейскими. Среди их невест дочь прокурора парламента и вдова прокурора Шатле (в этих контрактах упомянуты самые крупные суммы приданного — 600 ливров наличными и 40 ливров ренты в первом случае и 1500 ливров во втором), дочь провинциального стряпчего (за нее дают 100 экю приданного), вдова и дочь судебных приставов, дочь сержанта Парлер-о-Буржуа (муниципального ведомства речной торговли). Ко времени составления контракта отец невесты уже умер, но его брат, пристав Счетной палаты, выделил племяннице неплохое приданое в 330 ливров наличными и 20 ливров ренты (надо отметить, что там, где основным родственником невесты выступали дядья, размеры приданного и выбор брачной партии обычно были скромнее, чем у других невест той же группы). Немногочисленные невесты из семей стряпчих вступали в брак с буржуа, медиком, в двух случаях — с парижскими стряпчими и в одном со стряпчим провинциальным. В последнем случае вдова стряпчего, совмещавшего свою деятельность с обязанностями университетского служащего — педеля нормандской нации, выдала свою дочь за уроженца города Базаса, “ходатая по делам города Бордо”. В целом, стряпчие-“практики” выполняли роль своеобразной социальной мембраны между мирами судейских и буржуа.

Группа провинциальных чиновников и судейских <фигурирующая в данном исследовании> изначально образована исключительно по формальному принципу, потому и не обладающая характерными признаками. Среди женихов есть и скромный грефье секретаря президиального суда в далеком Ажене, женящийся на дочери парижского буржуа, и влиятельный лейтенант бальяжа, берущего в жены дочь советника Парламента с приданым в 3 тыс. ливров. Столь же мало определенного мы можем сказать и о невестах. На вершине в этой группе следует, видимо, расположить контракт дочери первого президента счетной палаты Дижона, выходящей за советника Парижского Парламента с приданным в пять тысяч ливров. Собственно, речь идет об изменении брачного контракта, согласно одной из статей которого четыре тысячи из пяти, выделенных в приданое невесте ее отцом, должны оставаться в собственности новобрачной. Последняя же, после первого года совместной жизни переводит эти деньги в разряд совместного имущества, “принимая во внимание крепкие и совершенные дружеские чувства, которые к ней питает указанный сьер де Дорми, её муж, с тем, чтобы дать ему лучший повод для продолжения этого ” . Наиболее типичные суммы, упоминаемых в контрактах невест этой группы, находятся в пределах от 1200 до 1500 ливров. Невесты довольно богаты, но их семьи остаются от этого не менее загадочными для нас. Какие возможности открывала должность грефье — секретаря суда? Был ли это технический исполнитель, сродни нотариусу, или же должностное лицо, наделенное влиянием? Так, вдова грефье превотства Аржентей выходит замуж за купца из соседнего Понтуаза — вряд ли это можно назвать блестящей партией. Но дочь грефье из города Тура приносит солидное приданое в четыре тысячи ливров адвокату парламента Пьеру Папийону, обладавшему также должностью советника Палаты Вод и Лесов, сыну советника Парламента. Последнее указание свидетельствует о том, что мы имеем дело с типичным адвокатом– стажером. Ему уже прикупили должность, правда, пока не очень престижную, но в недалеком будущем он сменит отца в Парламенте, а может, двинется и еще дальше. Финансовые чиновники, напротив, проявляют удивительную однородность как группа. В половине случаев они вступают в брак со своими коллегами или с офисье судебных курий. Мы уже сталкивались с контрактом дочери покойного секретаря финансов Жана Роберте Ее контракт вовсе не производит впечатления “сиротского” — 18 тысяч приданого и брак со старейшей парижской чиновничьей династией Люилье. Столь же крупная сумма упомянута в контракте Клода Пинара, королевского нотариуса-секретаря, экстраординарного казначея артиллерии и Марии Обепин, дочери покойного Жиля Д’Обепина, казначея и генерального сборщика бюро случайных доходов (так называлось ведомство, занимавшееся столь важным и щекотливым для монархии делом, как продажей королевских должностей). В данном случае, 18 тысяч ливров дает жениху дядя невесты — епископ Лиможский Себастьян де л’Обепин, докладчик прошений Дворца. 16 тысяч ливров дарит Мари Ривьер, вдова гренетье своему будущему супругу, адвокату, но не простому адвокату, а, судя по всему, “мужу на вырост” — Франсуа Алеграну, из известного рода адвокатов и финансистов. Из другого акта мы узнаем, что он — сын генерала курии косвенных сборов. Примечательно, что это единственная группа, в которой суммы приданого указываются во всех контрактах (финансисты привыкли к точности). Средняя величина приданого составляла около четырех тысяч ливров. Самым скромным, и, по-видимому, маргинальным, в этой группе следует назвать контракт вдовы контролера сокровищницы королевы, вышедшей замуж за парижского буржуа, имевшего, правда, степень лиценциата. Вдова принесла ему приданое в 40 ливров ренты (что соответствует 320 ливрам капитала), и ряд земель. Но в акте содержалась характерная оговорка, что все это вернется к дарительнице, если она на свои средства купит будущему супругу должность королевского секретаря или должность аудитора Счетной палаты в Париже до истечения восьмилетнего срока со дня свадьбы.

 Отправлено: 06.11.14 18:08. Заголовок: Ниже - пример францу..

Ниже - пример французского брачного контракта, составленного в 1670 году.

Благодарю доброго человека, который взял на себя неблагодарный труд переводить на русский язык неудобочитаемый старинный текст, к тому же пострадавший при конвертации в нужный формат.

25 августа 1670 года в Квебеке нотариус Ромэн Бэккет составляет брачный договор между двумя выходцами из Франции, вдовцом Пьером Делавуа и Изабель Лоппе , дочерью Шарля и Катрин Юбер. Год рождения невесты 1647, она считается уроженкой Сен-Север, который находится возле Руана, в Нормандии; помимо приданого в размере 50 ливров, за ней также дается имущество, стоимость которого оценена в 200 ливров.

Скрытый текст


Перевод

Скрытый текст

25 августа 1670 года Брачный Контракт Пьер Делавуа и Изабель Лоппе Ромэн Бэккет, нотариус Перед Ромэном Бэккетом, королевским нотариусом, лично предстали Пьер Лавуа, вдовец, проживающий в Сент-Анж, поместье Кап Руж, с одной стороны, и Изабель Лоппе, дочь Шарля Лоппе и усопшей Катрин Юбер, уроженка местности Сен-Север, пригород Руана, епископство этого края, с другой стороны <…> по своей доброй воле и желанию, а также при согласии их родителей и друзей, которые собрались для этой цели, а именно: <…> сеньор де Сен-Жан <…>… де Франсуа <…> генеральный прокурор королевского совета этого края, <…> и принесли взаимные брачные клятвы, которые следуют далее, а именно: вышеупомянутый Делавуа клянется взять в качестве жены и законной супруги вышеупомянутую Лоппе, которая также клянется взять в мужья и законные супруги вышеупомянутого Делавуа и освятить этот брак перед лицом святой римской апостольской католической церкви как можно скорее …. Вместе, родители и друзья, перед Богом и Святой Церковью дают свое согласие в том, чтобы будущие супруги были единственными и совместными собственниками всего движимого имущества приобретенного и полученного от дня их свадьбы и впредь в соответствии с парижским обычаем будущие супруги не несут обязательств по долгам, которые кто-либо из них сделал до заключения предстоящего брака, но если какие-либо будут оплачены той или тем, кто их сделал и создал по своему имуществу. Будет наделена упомянутая будущая супруга суммой в три сотни турских ливров в качестве заранее назначенного наследства, оставляемого мужем вдове, что будет выплачено за один раз, получение наследства оставляется на выбор будущей супруги, а именно самое красивое и самое лучшее из имущества вышеупомянутого будущего супруга, который отныне имеет обязательства перед своей будущей супругой со всеми правами, именами, удовлетворениями прав и действиями, которые она отныне имеет как в виде наследства, дарения, так и в другом виде. И здесь будущий супруг признал и признает, что вышеупомянутая будущая супруга принесла ему в качестве приданого … указанное общее имущество и сумму в две сотни турских ливров, одна половина которой остается в общем имуществе супругов, а другая половина остается ему Составлено в Квебеке в доме вышеупомянутой Дамы Бодри в 16 шестнадцать (минут) после полудня двадцать пятого августа в присутствии Жана Батиста Госсэ и Жиля Дютартра, проживающих в упомянутом Квебеке … которые подписали настоящий контракт вместе с вышеупомянутыми будущими супругами и нотариусом <…> Подписи: П. Делавуа Жиль Дютартр Анн Гаснье Бэккет, нотариус Госсэ

 Отправлено: 06.11.14 20:04. Заголовок: Вдовицам на заметку...

Вдовицам на заметку. Дарственные монастырям. Источник указан выше: Уваров.

Если клиент желал составить дарение, то помимо документов (instruments), подтверждающих его владельческие права, нужно было разъяснить нотариусу статус участников сделки. В том случае, когда в составлении акта участвовала жена дарителя или же женщина выступала вообще независимо, она должна была предъявить документ о своем утверждении в самостоятельных правах (autorisation) — подтверждение того, что она в достаточной мере уполномочена мужем на распоряжение данной частью своего имущества. Если к нотариусу приходили оба супруга, то вопрос решался, по-видимому, довольно просто, но сложнее было, если женщина приходила одна, или муж вообще отсутствовал. Женщина по суду могла добиться права распоряжаться своим имуществом самостоятельно, но в этом случае предъявление соответствующих документов нотариусу было обязательным.

Дарения монастырям наиболее подробны. Это вполне понятно, ведь
аббатиссы и приорессы были людьми чужими. И даже многочисленные
требования содержать дарителей не хуже прочих насельников обители казались
недостаточны. Все расписывалось до мелочей. Нотариусам, скорее всего,
платил монастырь, поэтому бумаги они не жалели. В дарении Ноэля Обена
монотонно перечислялись земли, разбросанные по округе, повторялись
закрепительные формулы, говорилось о «желании участвовать в молитвах,
службах и благих делах, творимых ежедневно в аббатстве». В итоге акт
растянулся на шесть листов. Монахини обязались выделить служителя для
ухода за крестьянином, а также обещали кормить его лошадь.
Пожилому буржуа Жану Дюку и его жене парижская обитель Дев Божьих
обязуется оставить в пользование их жилье близ монастыря «и ежедневно
выделять хлеб, вино и рацион (pitance) совсем такой же, как и монахиням». Из
прочих услуг дарителям обещана только стирка белья, а одежду, обувь и отопление они будут обеспечивать самостоятельно.

Очень подробно описывает свой рацион вдова Колетта Шовель в дарении
Августинцам из Ланьи-сюр-Марн. Как и монахам, ей выдается хлеб, вино,
рацион а также «ежедневно пол-сетье вина к обеду и столько же на ужин», а
в «субботу и иные дни, когда монахи не имеют обычной порции, они обязаны
выдавать дополнительный рацион (pitance compectante)». Можно заключить,
что такой режим благоприятно сказался на здоровье вдовы. Ведь этот документ
был лишь подтверждением акта, сделанного ею восемнадцать лет назад, в
1534 г. Но Августинцам это показалось слишком накладно, и ее убедили
передать еще три виноградника.

Но наиболее интересен акт Тома Мазе, виноградаря из Сен-Жермен-де-Пре.
Он и его жена «пришли в монастырь Нотр-Дам-де-От-Брюйер... к Луизе Ле
Пикар, приорессе, и еще пятерым сестрам, составляющим наиболее здоровую
часть означенных монахинь этого приорства. По просьбе супругов они
собрались у большой решетки* в церкви, где обычно обсуждаются дела
указанного приорства». Посовещавшись, монахини дали ответ. «Под звуки
рожков (tunble) все собрались у решетки и благоизволили принять дарение».
Супругов обязывались содержать не хуже монахинь этого ордена, «выделить
дом и жилье, сообразно их достоинству, до конца жизни выдавать им еду и
содержание». А именно: «ежегодно 6 мюи вина с виноградников самого Мазе и по его выбору; мяса сырого или вареного каждый день, а в постные дни — яиц и рыбы, как заведено у монахов их общины; белого хлеба в достатке, как у тех же монахов,… дров (топить смотря по погоде и по их желанию), овощей, масла, яиц, сыру, как тем же монахам. А для выхода каждому по свободному платью серого сукна, подбитого панбархатом (fourre de grosse panne), что в просторечии зовется вечерним платьем (robbe de nuit), каждому в год по паре тапок, по две пары башмаков и по паре туфель из черного сукна и прочую необходимую для них одежду, с колпаком и шляпой для указанного Мазе и жакетом… таким, какой он носит ныне». Монахини за свой счет перевезут их вещи из Парижа в монастырь, и обещают, «что в случае необходимости за ними будет ухаживать служанка из их общины, опекать их, заботиться, лечить и ухаживать в их болезнях подобно тому, как поступают с заболевшим монахом из этого ордена».

Да, этот акт напоминает страну Кокань: мясо каждый день, вино свое, белый
хлеб, прислуга, чистое платье. Но Мазе и его супруга — особые личности,
нотариус назвал их «достойными людьми (honnestes personnes)». Так величали
респектабельных горожан — буржуа, судейских, цеховых мастеров. Но чтобы
так назвали крестьян или виноградарей, хотя бы и живущих в Париже? Среди
зарегистрированных в Шатле актов других примеров я не нашел. Правда, этот
акт составлялся не парижским, а провинциальным нотариусом. Во всяком
случае, данная ситуация нетривиальна. Но именно поэтому чрезвычайно
информативна.

*Классический сетье Старого порядка, применявшийся для объемов жидкости,
был равен восьми пинтам. Если исходить из того, что французская пинта
равнялась 0,93 л., то выходит, что к столу вдова получала почти четыре литра
вина. Речь, правда, могла идти о каком-нибудь местном сетье.
*Grille, Gril — решетка символически разделявшая в монастырских церквах
монахов и представителей внешнего мира. Такая решетка помянута и в
монастыре Дев Божьих.

Инициатива разрыва контракта может исходить не только от дарителя. Так,
вдова парижского буржуа передает аббатству Монмартрскому дом под знаком
«Серебряного льва», по поводу которого ведется тяжба. Монахини берут на
себя ведение процесса. Но если дело будет все же проиграно, то и обязательства
по уходу за вдовой аннулируются

Похороны, спасение души, поминальные службы — это волновало дарителей
не меньше материальных условий существования. «Похоронить в освященной
земле», «достойно положить в могилу», обеспечить заупокойные службы. Это
ядро, сплошь и рядом дополняемое другими требованиями. Порой весьма
колоритными. «Лишенный жены» крестьянин Ла Ривьер, как мы помним,
говорил, что он здоров и в твердой памяти. Это не мешает ему предвидеть
картину своего угасания. Он требует, «чтобы во время его болезни его
исповедовали, соборовали и похоронили в освященной земле, оплатили бы и
осуществили его завещание и поминальные обряды в соответствии с волей
указанного Ла Ривьера и все это на средства его детей, вплоть до суммы 4
парижских ливра». После его кончины надлежит на каждую годовщину его
смерти заказывать малую мессу поминальной службы (une basse messe d'office
requiem) в церкви Сен-Лу — «за спасение и облегчение (salut et remede) души
его, его покойной жены и его покойных друзей. И для поддержания этой мессы
даритель отныне и навсегда передает церкви Сен-Лу 6 парижских су
ежегодной вечной ренты»

Не всегда, вероятно, полагаясь целиком на своих ближних, они включали в
текст документа и договоры с церковными старостами. Как правило, уточнялся
характер служб — «полные» (complectes, solempnelles), «большие» (haultes) и
«малые» (basses) мессы, литании, праздничные молитвы (vigiles) и др. Так,
Жанна Патар, вдова колпачника из предместья Сен-Марсель, обязует своего
племянника, живущего в Ризе, ежегодно заказывать в местной церкви
торжественную службу с тремя псалмами, тремя проповедями и большую поминальную мессу на день ее смерти. Для чего племянник обязан по договоренности с местными церковными старостами учредить ренту, но эти службы должны непременно быть вписаны в мартиролог церкви Нотр-Дам-де-Риз «для вечной памяти». Этого набожной вдове мало. Она требует от племянника выдавать ей еженедельно по 2 су «дабы она заказывала мессу согласно своему благочестию». Но и после ее смерти эти мессы не прервутся. Их станет читать преподобный мэтр Дюран, парижский священник, присутствующий при составлении акта. По смерти вдовы он берется служить эту мессу по субботам в церкви Сен-Медар, прихожанкой которой она ныне состоит. За это он пожизненно может пользоваться комнатой в доме, где ныне
обитает дарительница. Жанна Патар перебралась в провинцию, но она привносит сюда утонченное парижское благочестие — молиться за нее будут не только на новом месте, но и на старом. Причем не кто-нибудь, а ученый со степенью.

И все же похоронные обряды и заупокойные службы и благодеяния
описываются в актах не очень подробно. Это ясно при сопоставлении с
текстами духовных завещаний («testament», «codicille»),
которые также иногда регистрировались в Шатле.

 Отправлено: 07.01.15 14:22. Заголовок: Прежде всего, ради с..

Скрытый текст

Прежде всего, ради своей героини, желающей вступить в повторный брак а вдруг избранник вдовьего сердца окажется гугенотом

АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ЗАГОРОВСКИЙ (1850 - после 1909)
Курс семейного права

История гражданского брака во Франции слагается из истории этого института у господствующей церкви и у протестантов. Проследим сначала историю гражданского брака в католической церкви. Правила Тридентского собора, послужившие в других государствах Европы краеугольным камнем брачного права, начиная с 1564 г., во Франции не были санкционированы правительством. Короли ее находили, что тридентские постановления подрывают их суверенитет и самостоятельность господствующей церкви. Но французские синоды, невзирая на это игнорирование соборных правил королевской властью, опубликовали их неофициально. Это обстоятельство послужило началом неприязненных отношений между церковью и государством. Парламент, тогда всемогущий, разжигал это нерасположение, вмешиваясь в церковную юрисдикцию, в силу правил appel comme d'abus. Однако тогдашнее французское духовенство было слишком бессильно, чтобы энергично заявить свою оппозицию светской власти, и потому оно пока предпочло угодничать перед королем, чтобы тем защитить себя от нападок парламента. Так, благодаря ходатайству духовенства в 1579 г. был издан Блуасский ордонанс (Ordonnance de Blois), заменивший, некоторым образом, во Франции правила Тридентского собора. Этим ордонансом предписывалось совершение брака непременно у священника, в церкви, при 4-х свидетелях и притом не иначе, как с предварительного согласия родителей.

Активнее церковь действовала в тех случаях, где ее интересы сталкивались с интересами церкви иноверной. А эти столкновения обнаруживались по поводу смешанных браков. De jure такие браки должны были совершаться католическими священниками, de facto же духовные власти запрещали католикам венчаться с реформаторами, а католическим священникам венчать смешанные браки. Таким образом, чете смешанных вероисповеданий предстояла дилемма - или жить без всякого брака, или же отказаться вовсе от супружеской жизни. И первый, и второй выход были слишком неудовлетворительны, чтобы остановиться на них, пришлось искать третьего, и этот третий французские протестанты нашли в гражданском браке. Именно - если католический священник отказался благословить брак реформатора с католичкой или наоборот, то стороны перед этим же священником и перед специально призванным для этого нотариусом заявляли о своем намерении заключить брак, и этого заявления было, по их мнению, достаточно, чтобы считать свое супружество законным.


Итак, еще задолго до введения легально во Франции гражданского брака он установился там фактически, в силу необходимости. Понятно, что церковь не могла примириться с таким исходом дела, и действительно, по ее просьбе Людовик XIV издает эдикт, которым совершенно запрещаются смешанные браки. Эта крутая мера оставалась, впрочем, мертвой буквой. Смешанные браки продолжают заключаться и именно сейчас указанным порядком - посредством объявлений о браке перед духовной и светской властями. Мало того, эта форма брака настолько оказалась излюбленной, что к ней стали прибегать все те, для которых церковное венчание было недоступно по другим причинам - по малолетству, отсутствию согласия родителей и т. п. Такие браки назывались manages à la gaumine.